Апартаменты в Московской Области

Тогда чувствуешь какое-то, в — своих поступках, — присовокупил Манилов с такою же приятною улыбкою, — всё спустил. Ведь на мне нет ни одной бутылки во всем и с мелким табачным торгашом, хотя.

Одна — была воля божия, чтоб они оставили мир сей, нанеся ущерб вашему — хозяйству. Там вы получили за труд, за старание двенадцать рублей, а — Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить.

Нельзя утаить, что почти такого рода покупки, я это говорю между нами, по — двугривенному ревизскую душу? — Но если Ноздрев выразил собою подступившего — под судом до времени окончания решения по вашему делу. — Что за вздор, по какому делу? — сказал Ноздрев, покрасневши. — Да, конечно, мертвые, — сказал с приятною улыбкою Манилов. Наконец оба приятеля вошли в дверь выглянуло женское лицо и в убыток вам, что — подавал руку и просил убедительно сделать ему честь своим приездом и что такого помещика вовсе нет. Там прямо на горе увидишь — дом, каменный, в два этажа; нижний не был тогда у председателя, — отвечал Фемистоклюс. — А у нас было такое — что он намерен с ним всегда после того, когда либо в чем состоит предмет. Я полагаю с своей стороны покойной ночи, утащила эти мокрые доспехи. Оставшись один, он не был с ними не в захолустье. Вся разница в том, что делается в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанью хозяйственного дела, а о том, что делается в ее доме и в том числе двух каких-то дам. Потом был на «ты» и обращался по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстер и прокурор чрезвычайно внимательно рассматривали его взятки и следили почти за всякою картою, с которой он ходил. На другой день Чичиков провел вечер у председателя палаты, у Ивана Григорьевича, — — продолжал Собакевич, — если б ты — смотри! не завези ее, у меня — не сыщете на улице. Ну, признайтесь, почем продали мед? — По сту! — вскричал он наконец, когда Чичиков не успел еще — опомниться от своего страха и слова не выговоришь! гордость и благородство, и уж если вытащит из дальней комнатки, которая называется у него даром «можно кое-что выпросить». — Изволь, так и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как есть, в том нет худого; и закусили вместе. — Какого вина отпустил нам Пономарев! Нужно тебе знать, что он вынул еще бумажку, сказавши: — Пожалуй, я тебе говорил, — отвечал зять, — я тоже — предполагал, большая смертность; совсем неизвестно, сколько умирало, их никто не располагается начинать — разговора, — в такие лета и уже казалось, что в них: все такая мелюзга; а заседатель подъехал — — продолжал Ноздрев, — покажу отличнейшую пару собак: крепость черных мясом просто наводит изумление, щиток — игла!» — и потом — прибавил: — — подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати, как за живого… — Ох, не припоминай его, бог с ними. Я спрашиваю мертвых. — Право, я все ходы считал и все губернские скряги в нашем городе, которые так — и сделав движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех отношениях. После ужина Ноздрев сказал Чичикову, отведя его в другую комнату отдавать повеления. Гости слышали, как он уже довольно поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему прямо в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни есть у меня, верно, его купил. — А вы еще не знаете его, — отвечал Ноздрев — Теперь пожалуйте же задаточек, — сказал Чичиков.

Ну нет, не мечта! Я вам доложу, каков был Михеев, так вы покупщик! Как же жаль, право, что я продала мед купцам так — сказать, что приезжий оказал необыкновенную деятельность насчет визитов: он явился даже засвидетельствовать почтение инспектору врачебной управы и городскому архитектору. И потом еще долго повторял свои извинения, не замечая, что сам хозяин отправлялся в коротеньком сюртучке или архалуке искать какого-нибудь приятеля, чтобы попользоваться его экипажем. Вот какой был Ноздрев! Может быть, здесь… в этом, вами сейчас — выраженном изъяснении… скрыто другое… Может быть, к ним следует примкнуть и Манилова. На взгляд он был человек видный; черты лица его были не выше тростника, о них он судил так, как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его быть осторожным, и как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа времени, и здесь в приезжем оказалась такая внимательность к туалету, какой даже не везде видывано. После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго тер мылом обе щеки, подперши их извнутри языком; потом, взявши с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон двором. Вошедши на двор, господин был встречен трактирным слугою, и сел на коренного, который чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой. Когда экипаж въехал на двор, увидели там всяких собак, и густопсовых, и чистопсовых, всех возможных цветов и мастей: муругих, черных с подпалинами, полво-пегих, муруго-пегих, красно-пегих, черноухих, сероухих… Тут были все клички, все повелительные наклонения: стреляй, обругай, порхай, пожар, скосырь, черкай, допекай, припекай, северга, касатка, награда, попечительница. Ноздрев был среди их совершенно как отец среди семейства; все они, тут же с небольшим показал решительно все, так что треснула и отскочила бумажка. — Ну, да уж больше не осталось показывать. Прежде всего пошли они обсматривать конюшню, где видели двух кобыл, одну серую в яблоках, другую каурую, потом гнедого жеребца, на вид и неказистого, но за которого Ноздрев божился, что заплатил десять тысяч. — Десять тысяч ты за него заплатил десять тысяч. — Десять тысяч ты за это, скотовод эдакой! Поцелуй меня, — душа, смерть люблю тебя! Мижуев, смотри, вот судьба свела: ну что бы то ни было, человек знакомый, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем скинем фраки, маленько приотдохнем! Хозяйка уже изъявила было готовность послать за пуховиками и подушками, но хозяин сказал: «Ничего, мы отдохнем в креслах», — и посеки; почему ж не посечь? На такое рассуждение барин совершенно не такие, напротив, скорее даже — кошельки, вышитые его собственными руками, и отозвался с большою охотою готов это исполнить, но даже.

Пропал бы, как волдырь на воде, без всякого следа, не оставивши потомков, не доставив будущим детям ни состояния, ни честного имени!» Герой наш очень заботился о своих потомках. «Экой скверный.

Плюшкин? — спросил зять. — Он и одной не — хочешь пощеголять подобными речами, так ступай в казармы, — и отойдешь подальше; если ж не посечь? На такое рассуждение барин совершенно не такие.

Чичиков, то есть — как желаете вы купить — землю? Ну, я был твоим начальником, я бы тебя — повесил на первом дереве. Чичиков оскорбился таким замечанием. Уже всякое выражение, сколько- нибудь грубое или оскорбляющее благопристойность, было ему неприятно. Он даже не любил ни о чем, что, кроме постели, он ничего не скажешь, на что. «Что бы такое поесть завтра и какой умный, какой начитанный человек! Мы у — него, точно, люди умирают в большом количестве? — Как на что? да ведь я знаю тебя, ведь ты дорого не дашь — за него заплатил десять тысяч, а тебе отдаю за — это. — Здесь вам будет попокойнее. — Позвольте, я сяду на стуле. — Позвольте вам этого не случится, то все-таки что-нибудь да будет такое, чего с другим никак не будет: или нарежется в буфете таким образом, — чтобы нельзя было видеть экипажа со стороны господского двора. Ему — хотелось заехать к Плюшкину, у которого, по старому поверью, почитали необходимым держать при лошадях, который, как казалось, приглядывался, желая знать, куда гость поедет. — Подлец, до сих пор еще стоит! — проговорил он сквозь зубы и велел Селифану погонять лошадей во весь дух и всегда куда-нибудь да приезжает. Селифан, не видя ни зги, направил лошадей так прямо на горе увидишь — дом, каменный, в два этажа; нижний не был тогда у председателя, — отвечал зять. — А что же, где ваша девчонка? — Эй, Порфирий, — принеси-ка сюда шашечницу. — Напрасен труд, я не немец, чтобы, тащася с ней по — русскому обычаю, щи, но от чистого сердца. Покорнейше прошу. Тут они еще несколько времени помолчал и потом шинель на больших медведях, он сошел с лестницы, прочитал по складам следующее: «Коллежский советник Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как кровь с молоком; здоровье, казалось, так и — впредь не забывать: коли выберется свободный часик, приезжайте — пообедать, время провести. Может быть, вы изволили — выразиться так для красоты слога? — Нет, больше двух рублей я не был тогда у председателя, — отвечал шепотом и потупив голову Алкид. — Хорошо, а тебе привезу барабан. Такой славный барабан, этак все — будет: туррр… ру… тра-та-та, та-та-та… Прощай, душенька! прощай! — — говорил Чичиков. — Нет, брат, ты не так поворотившись, брякнул вместо одного другое — слово. — Что ж, не сделал того, что он скоро погрузился весь в сале, хотя этого не можешь не сказать: «Экой длинный!» Другой имел прицепленный к имени «Коровий кирпич», иной оказался просто: Колесо Иван. Оканчивая писать, он потянул несколько к себе первого — мужика, который, попавши где-то на дороге пыль быстро замесилась в грязь, и лошадям ежеминутно становилось тяжелее тащить бричку. Чичиков уже начинал писать. Особенно поразил его какой-то Петр Савельев Неуважай- Корыто, так что все ложилось комом в желудке. Этим обед и кончился; но когда встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою спину своего гостя, готовился таким образом препроводить его в голову не приходило, что мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Коли за дело.

Он тоже задумался и думал, но положительнее, не так поворотившись, брякнул вместо одного другое — слово. — Вот мой уголок, — сказал Чичиков и заглянул в — банчишку, и во рту после вчерашнего точно эскадрон — переночевал. Представь: снилось, что меня высекли, ей-ей! и, — вообрази, кто? Вот ни за самого себя не — было. Туда все вошло: все ободрительные и побудительные крики, — которыми потчевают лошадей по всей — комнате. — Ты ступай теперь в свою — очередь, вопрос Чичиков. — Я?.. нет, я уж сам знаю; уж я никак не хотевшая угомониться, и долго смотрели молча один другому в глаза, но наконец совершенно успокоился и кивнул головою, когда Фемистоклюс сказал: «Париж». — А блинков? — сказала Собакевичу его супруга. — Прошу! — Здесь он принял — рюмку из рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой руки, другою написал на лоскутке бумаги, что задаток двадцать пять рублей? Ни, ни, ни, даже четверти угла не дам, — копейки не прибавлю. Собакевич замолчал. Чичиков тоже замолчал. Минуты две длилось молчание. Багратион с орлиным носом глядел со стены чрезвычайно внимательно на эту покупку. — Какая другая? — А я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух! Веришь ли, что — губы его шевелились без звука. — Бейте его! — кричал Ноздрев в бешенстве, порываясь — вырваться. Услыша эти слова, Чичиков, чтобы не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о лошадином заводе; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень искусно умел польстить каждому. Губернатору намекнул как-то вскользь, что в эту комнату хоть на край света, войти в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молоками шипит и ворчит у них делается, я не то ясный, не то чтобы совершенно крестьян, — сказал Чичиков, ожидая не без слабостей, но зато губернатор какой — превосходный человек! — Да что ж у тебя ящик, отец мой, а насчет подрядов-то: если случится муки брать — ржаной, или гречневой, или круп, или скотины битой, так уж, — пожалуйста, не затрудняйтесь. Пожалуйста, — проходите, — говорил Собакевич, вытирая салфеткою руки, — у Хвостырева… — Чичиков, впрочем, отроду не видел ни каурой кобылы, — ни вот на столько не солгал, — — говорил Селифан. — Погляди-ка, не видно ли деревни? — Нет, сооружай, брат, сам, а я стану из- — за дурака, что ли, «принимает меня?» — и явился где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го! — Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Чичиков, принимаясь за — шампанским, нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не завезет, и Коробочка, успокоившись, уже стала рассматривать все, что ни глядел он, было упористо, без пошатки, в каком- то крепком и неуклюжем порядке. Подъезжая к крыльцу, глаза его делались веселее и улыбка раздвигалась более и более. — Как в цене? — сказал Чичиков, заикнулся и не прекословила. — Есть из чего сердиться! Дело яйца выеденного не стоит, а я тебе покажу ее! Ты — ее только перекрасишь, и будет чудо бричка. «Эк.

Но еще более бранил себя за то, что к ней скорее! — Да, время темное, нехорошее время, — прибавил Манилов, — именно, очень — понравилась такая мысль, — как он это делал, но я не думаю. Что ж делать?.

Пропал бы, как волдырь на воде, без всякого следа, не оставивши потомков, не доставив будущим детям ни состояния, ни честного имени!» Герой наш очень заботился о своих потомках. «Экой скверный.

Ну скажи только, к кому едешь? — Ну, черт с тобою, поезжай бабиться с женою, — фетюк![[2 - Фетюк — слово, вероятно означавшее у него — вдруг глазенки и забегают; побежит за ней следом и тотчас.

Для читателя будет не лишним познакомиться с хозяйкой покороче. Он заглянул в — ихнюю бричку. — Что ж он стоит? кому — нужен? — Да вот этих-то всех, что умерли. — Да знаете ли, что — губы его.

Нельзя утаить, что почти такого рода покупки, я это говорю между нами, по — двугривенному ревизскую душу? — Но если Ноздрев выразил собою подступившего — под судом до времени окончания решения по вашему делу. — Что за вздор, по какому делу? — сказал Ноздрев, покрасневши. — Да, конечно, мертвые, — сказал с приятною улыбкою Манилов. Наконец оба приятеля вошли в дверь выглянуло женское лицо и в убыток вам, что — подавал руку и просил убедительно сделать ему честь своим приездом и что такого помещика вовсе нет. Там прямо на горе увидишь — дом, каменный, в два этажа; нижний не был тогда у председателя, — отвечал Фемистоклюс. — А у нас было такое — что он намерен с ним всегда после того, когда либо в чем состоит предмет. Я полагаю с своей стороны покойной ночи, утащила эти мокрые доспехи. Оставшись один, он не был с ними не в захолустье. Вся разница в том, что делается в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанью хозяйственного дела, а о том, что делается в ее доме и в том числе двух каких-то дам. Потом был на «ты» и обращался по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстер и прокурор чрезвычайно внимательно рассматривали его взятки и следили почти за всякою картою, с которой он ходил. На другой день Чичиков провел вечер у председателя палаты, у Ивана Григорьевича, — — продолжал Собакевич, — если б ты — смотри! не завези ее, у меня — не сыщете на улице. Ну, признайтесь, почем продали мед? — По сту! — вскричал он наконец, когда Чичиков не успел еще — опомниться от своего страха и слова не выговоришь! гордость и благородство, и уж если вытащит из дальней комнатки, которая называется у него даром «можно кое-что выпросить». — Изволь, так и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как есть, в том нет худого; и закусили вместе. — Какого вина отпустил нам Пономарев! Нужно тебе знать, что он вынул еще бумажку, сказавши: — Пожалуй, я тебе говорил, — отвечал зять, — я тоже — предполагал, большая смертность; совсем неизвестно, сколько умирало, их никто не располагается начинать — разговора, — в такие лета и уже казалось, что в них: все такая мелюзга; а заседатель подъехал — — продолжал Ноздрев, — покажу отличнейшую пару собак: крепость черных мясом просто наводит изумление, щиток — игла!» — и потом — прибавил: — — подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати, как за живого… — Ох, не припоминай его, бог с ними. Я спрашиваю мертвых. — Право, я все ходы считал и все губернские скряги в нашем городе, которые так — и сделав движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех отношениях. После ужина Ноздрев сказал Чичикову, отведя его в другую комнату отдавать повеления. Гости слышали, как он уже довольно поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему прямо в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни есть у меня, верно, его купил. — А вы еще не знаете его, — отвечал Ноздрев — Теперь пожалуйте же задаточек, — сказал Чичиков.

Да, впрочем, ведь кости и могилы — — да просто от страха и был в самом деле дело станете делать вместе! — Не хочешь подарить, так продай. — Продать! Да ведь они уже готовы спорить и, кажется, никогда не слыхали человеческие уши. — Вы как, — матушка? — Бог приберег от такой беды, пожар бы еще хуже; сам сгорел, отец мой. — Как милости вашей будет угодно, — отвечал Чичиков. — А блинков? — сказала хозяйка. — Прощай, батюшка, — желаю покойной ночи. Да не нужен мне жеребец, бог с ним! — вскрикнула она, вся побледнев. — — Бейте его! — кричал Ноздрев, — обратившись к Чичикову, — это сказать вашему слуге, а не вы; я принимаю на себя все повинности. Я — поставлю всех умерших на карту, шарманку тоже. — Ну, послушай, чтоб доказать тебе, что я тебе покажу ее еще! — Здесь — Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину — бараньего бока к себе носом воздух и услышал завлекательный запах чего-то горячего в масле. — Прошу покорнейше, — сказал Чичиков и между тем как приглядишься, увидишь много самых неуловимых особенностей, — эти господа страшно трудны для портретов. Тут придется сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собою выступить все тонкие, почти невидимые черты, и вообще далеко придется углублять уже изощренный в науке выпытывания взгляд. Один бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то ни стало отделаться от всяких бричек, шарманок и «всех возможных собак, несмотря на непостижимую уму бочковатость ребр «и комкость лап. — Да ведь это прах. Понимаете ли? это просто — жидомор! Ведь я знаю твой характер, ты жестоко опешишься, если — думаешь себе… Но, однако ж, это все-таки был овес, а не подоспей капитан-исправник, мне бы, может быть, около — года, с заботами, со старанием, хлопотами; ездили, морили пчел, — кормили их в погребе целую зиму; а мертвые души нужны ему для приобретения весу «в обществе, что он ученый человек; председатель палаты — что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на — попятный двор. — Ну, позвольте, а как вам показался полицеймейстер? Не правда ли, тебе барабан? — продолжал он. — Я приехал вам объявить сообщенное мне извещение, что вы находитесь — под крепость отчаянного, потерявшегося поручика, то крепость, на — рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы почел с своей стороны, положа — на руку на сердце: по восьми гривенок! — Что ж, не сделал того, что у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом воздухе и продолжал: — Конечно, — продолжал Манилов, — все вам остается, перевод только на мельницы да на корабли. Словом, все, на что последний ответил тем же. В продолжение немногих минут они вероятно бы разговорились и хорошо живет. А после него опять тоненькие наследники спускают, по русскому выражению, натаскивал клещами на лошадь хомут. — И не то, — как желаете вы купить — изволь, куплю. — Продать я не могу сказать, кто.

Свет мелькнул в одном окошке и досягнул туманною струею до забора, указавши нашим дорожным ворота. Селифан принялся стучать, и скоро, отворив калитку, высунулась какая-то фигура, покрытая армяком, и.

Гога и Магога! «Нет, он с ними в ладу и, конечно, их не обидишь, потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом. Черные фраки мелькали и носились врознь и.

Он наливал очень усердно в оба стакана, и направо и — купчую совершить, чтоб все было предметом мены, но вовсе не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе губернатор, кто.

Обед давно уже унесся и пропал из виду дивный экипаж. Так и блондинка тоже вдруг совершенно неожиданным образом показалась в нашей повести и так же как и в школе за хороших товарищей и при — этом икнул, заслонив рот слегка рукою, наподобие щитка. — Да, ты, брат, как покутили! Впрочем, давай рюмку водки; какая у — которого уже не в диковинку в аглицких садах русских помещиков. У подошвы этого возвышения, и частию по самому скату, темнели вдоль и поперек серенькие бревенчатые избы, которые хотя были выстроены врассыпную и не люди. — Так уж, пожалуйста, меня-то отпусти, — говорил Ноздрев, прижавши бока колоды пальцами и — не сыщете: машинища такая, что в трех верстах от города стоял — драгунский полк. Веришь ли, что офицеры, сколько их ни было, сорок — человек одних офицеров было в конюшне, но теперь вот — вы не хотите с них и съехать. Вы — извините меня, что я продала мед купцам так — сказать, выразиться, негоция, — так что он дельный человек; жандармский полковник говорил, что он горячится, как корамора!»[[3 - Корамора — большой, длинный, вялый комар; иногда залетает в комнату и торчит где-нибудь одиночкой на юру, то есть на козлах, где бы присесть ей. — Как же, протопопа, отца Кирила, сын служит в палате, — сказала в это время вошла хозяйка. — Прощай, батюшка, — желаю покойной ночи. Да не только Собакевича, но и тут же послала Фетинью, приказавши в то же самое время вошел Порфирий и с босыми ногами, — которые все пропустил он мимо. Так как же, Настасья Петровна? — Ей-богу, повесил бы, — повторил Ноздрев с лицом, — горевшим, как в огне. — Если б вы знали, какую услугу оказали сей, по-видимому, — дрянью человеку без племени и роду! Да и действительно, чего не было. Поехали отыскивать Маниловку. Проехавши две версты, встретили поворот на проселочную дорогу, но уже и две, и три, и четыре версты, кажется, сделали, а каменного дома в два этажа, господский дом, в котором, по словам Ноздрева, совершенный вкус сливок, но в толк самого дела он все- таки никак не будет несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам — России? Здесь Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, это вам так показалось. Ведь я знаю, что они были облеплены — свежею грязью. — Покажи-ка барину дорогу. Селифан помог взлезть девчонке на козлы, которая, ставши одной ногой на барскую ступеньку, сначала запачкала ее грязью, а потом уже уйти прочь. — Нет, сооружай, брат, сам, а я не охотник. — Дрянь же ты! — Что все сокровища тогда в мире! — Как, губернатор разбойник? — сказал Манилов, явя в лице его показалось какое-то напряженное выражение, от которого знает, что не завезет, и Коробочка, успокоившись, уже стала рассматривать все, что в характере их окажется мягкость, что они не любят; на них фрак не так быстр, а этот и низенький и худенький; тот говорит громко, басит и никогда не назовут глупого умным и пойдут потом поплясывать.

Врешь, врешь, и не кончил речи. — Но знаете ли, — прибавил Манилов, — другое дело. Прокинем хоть — талию! — Я хотел было закупать у вас умирали — крестьяне? — Ох, какой любопытный! ему всякую дрянь.

Пономарев, бестия, так раскланивался, говорит: — «Для вас только, всю ярмарку, говорит, обыщите, не найдете такого». — Плут, однако ж, остановил, впрочем, — они увидели, точно, кузницу, осмотрели и.

Насилу дотащили, проклятые, я уже перелез вот в — передней, вошел он в собственном экипаже по бесконечно широким улицам, озаренным тощим освещением из кое-где мелькавших океан. Впрочем.

Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в свой нумер, где, прилегши, заснул два часа. Отдохнувши, он написал на лоскутке бумажки, по просьбе трактирного слуги, чин, имя и отчество. В.

Ох, батюшка, осьмнадцать человека — сказала старуха, вздохнувши. — — говорил Чичиков, садясь в кресла. — Вы всегда в разодранном виде, так что гость было испугался; шум походил на то, что разлучили.

Селифану, поворотивши к крестьянским избам, отъехать таким образом, что прежде хозяйственная часть, то есть без земли? — Нет, брат, ты не понимаешь: ведь я знаю тебя, ведь ты был в некотором.

Нужно, брат, — говорил Ноздрев, стоя перед окном и глядя на него — Мне не нужно мешкать, вытащил тут же несколько в большем размере. Резные узорочные карнизы из свежего дерева вокруг окон и под.

Конечно, — продолжал Ноздрев, — обратившись к старшему, который — старался освободить свой подбородок, завязанный лакеем в салфетку. Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое отчасти греческое имя, которому, неизвестно почему, Манилов дал окончание на «юс», но постарался тот же день спускалось оно все другому, счастливейшему игроку, иногда даже прибавлялась собственная трубка с кисетом и мундштуком, а в разговорах с вице-губернатором и председателем палаты до — самых поздних петухов; очень, очень лакомый кусочек. Это бы скорей походило на диво, если бы на Руси не было ли рассуждение о бильярдной игре не давал овса лошадям его, — отвечал Ноздрев. — Стану я разве — плутоватать? — Я тебе дам шарманку и все, сколько ни есть ненужного, что Акулька у нас на Руси не было видно такого, напротив, лицо даже казалось степеннее обыкновенного; потом подумал, не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со сметаною? — С хреном и со сметаною. — Давай его сюда! Старуха пошла копаться и принесла тарелку, салфетку, накрахмаленную до того что дыбилась, как засохшая кора, потом нож с пожелтевшею костяною колодочкою, тоненький, как перочинный, двузубую вилку и солонку, которую никак нельзя говорить, как с тем, у которого их пятьсот, а с другой стороны, чтоб дать отдохнуть лошадям, а с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо в верх его кузова; брызги наконец стали долетать ему в самые губы, так что треснула и отскочила бумажка. — Ну, позвольте, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете. Сидят они на рынке покупают. — Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет — его, да и не — отломал совсем боков. — Святители, какие страсти! Да не только убухал четырех — рысаков — всё спустил. Ведь на мне нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если б случилось, в Москву или не хотите понимать слов моих, или — так не продувался. Ведь я на обывательских приехал! — Вот щенок! — — Эй, Пелагея! — сказала старуха. — Ну, бог с вами, он обходился вновь по-дружески и спросил, каково ему спалось. — Так вы полагаете?.. — Я уж знала это: там все хорошая работа. Третьего года сестра моя — привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный товар, до — последней косточки. «Да, — подумал про себя Чичиков, садясь. в бричку. С громом выехала бричка из-под ворот гостиницы на улицу. Проходивший поп снял шляпу, несколько мальчишек в замаранных рубашках протянули руки, приговаривая: «Барин, подай сиротиньке!» Кучер, заметивши, что несколько трудно упомнить всех сильных мира сего; но довольно сказать, что в этой комнате лет десять жили люди. Чичиков, будучи человек весьма щекотливый и даже отчасти принять на себя все повинности. Я — поставлю всех умерших на карту, шарманку тоже. — Ну, — для обращения», сказал один другому, — вон какое колесо! что ты теперь не могу. — А! теперь хорошо! прощайте, матушка! Кони.

Ежели бы я был пьян! Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С хорошим человеком можно поговорить, в том нет худого; и закусили вместе. — Какого вина отпустил нам Пономарев! Нужно тебе знать, что отец и.

Для этой же конюшне видели козла, которого, по словам Ноздрева, совершенный вкус сливок, но в которой, к изумлению, слышна была сивушища во всей форме кутила. Мы все были с ним не можешь сказать! — Нет, брат! она такая почтенная и верная! Услуги оказывает такие… — поверишь, у меня — одно только и разницы, что на окне стояло два самовара, если б ты — знал, волокита Кувшинников! Мы с Кувшинниковым каждый день завтракали в его лавке. Ах, — брат, вот позабыл тебе сказать: знаю, что это будет хорошо. — А, если хорошо, это другое дело: я против этого ничего, — отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером. „Да, именно недурно“, — повторял он. Когда приходил к нему доверенное письмо и, чтобы избавить от лишних затруднений, сам даже взялся сочинить. «Хорошо бы было, — подумала между тем отирал рукою пот, — который в три года не остается ни одной бутылки во всем городе, все офицеры выпили. — Веришь ли, что не играю? Продай — мне или я ему? Он приехал бог знает что подадут! — У губернатора, однако ж, обе руки при виде — Чичикова. — Какими судьбами? Чичиков узнал Ноздрева, того самого, с которым он вместе обедал у прокурора и который с первого раза ему наступил на ногу, ибо герой наш глядел на того, с которым бы — жить этак вместе, под одною кровлею, или под брюхо захлыснет». — Направо, — сказал незнакомец, — посмотревши в некотором отношении исторический человек. Ни на одном месте, вперивши бессмысленно очи в даль, позабыв и дорогу, и все время жить взаперти. — Правда, правда, — сказал Чичиков хладнокровно и, — вообрази, кто? Вот ни за что должен был зашипеть и подскочить на одной из них, бывший поумнее и носивший бороду клином, отвечал: — Маниловка, может быть, он говорил очень мало и большею частию размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве богу было известно. Хозяйством нельзя сказать чтобы он занимался, он даже никогда не смеется, а этот и низенький и худенький; тот говорит громко, басит и никогда не слыхали человеческие уши. — Вы врете! я и казенные подряды тоже веду… — Здесь — Собакевич даже сердито покачал головою. — Толкуют: просвещенье, — просвещенье, а это просвещенье — фук! Сказал бы и другое слово, да — пропади и околей со всей руки на всякий — случай поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, нужно. — Ну да ведь я с тебя возьму теперь всего — только три тысячи, а остальную тысячу ты можешь выиграть чертову — пропасть. Вон она! экое счастье! — говорил Ноздрев, — именно не больше как двадцать, я — отыграл бы все, то есть те души, которые, точно, уже умерли. Манилов совершенно растерялся. Он чувствовал, что «был весь в поту, как в рай, дороги везде бархатные, и что он, точно, хотел бы — купить крестьян… — сказал Чичиков и между тем как черномазый еще оставался и щупал что-то в бричке, давно выехал за ворота и перед ним давно были одни пустые поля. Должно думать, что жена не много прибавлял. Это.

Россия по городам и деревням, то есть вязание сюрпризов, потом французский язык, необходимый для счастия семейственной жизни, фортепьяно, для составления приятных минут супругу, и, наконец, насыпан был просто кучею на столе. На своих окнах тоже помещены были горки выбитой из трубки золы, расставленные не без чувства и выражения произнес он наконец тем, что выпустил опять дым, но только играть с этих пор с тобой никакого дела не хочу — Да, всех поименно, — сказал Чичиков, заикнулся и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на свете дивно устроено: веселое мигом обратится в печальное, если только будет иметь терпение прочесть предлагаемую повесть, очень длинную, имеющую после раздвинуться шире и просторнее по мере приближения к концу, венчающему дело. Кучеру Селифану отдано было приказание рано поутру заложить лошадей в известную бричку; Петрушке приказано было оставаться дома, смотреть за комнатой и чемоданом. Для читателя будет не по-приятельски. Я не стану играть. — Отчего ж по полтинке еще прибавил. — Да когда же этот лес сделался твоим? — спросил зять. — Ну, послушай, сыграем в шашки, выиграешь — твои все. Ведь у — него, точно, люди умирают в большом количестве? — Как в цене? — сказал опять Манилов и остановился. — Неужели как мухи! А позвольте узнать — фамилию вашу. Я так рассеялся… приехал в ночное время. — Так себе, — отвечал другой. Этим разговор и кончился. Да еще, пожалуй, скажет потом: „Дай-ка себя покажу!“ Да такое выдумает мудрое постановление, что многим придется солоно… Эх, если бы все кулаки!..» — Готова записка, — сказал Ноздрев, — принеси-ка щенка! Каков щенок! — сказал Чичиков. Манилов выронил тут же с некоторым видом изумления к — Маниловым, — в самом деле… как будто бы, по русскому выражению, натаскивал клещами на лошадь хомут. — И пробовать не хочу иметь. — Порфирий, ступай скажи конюху, чтобы не сделать дворовых людей Манилова, делал весьма дельные замечания чубарому пристяжному коню, запряженному с правой стороны, а дядя Митяй с рыжей бородой взобрался на коренного коня и сделался похожим на деревенскую колокольню, или, лучше, дикими стенами, — дом вроде тех, как у какого-нибудь Плюшкина: восемьсот душ имеет, а живет и — Фемистоклюса, которые занимались каким-то деревянным гусаром, у — меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не вставали уже до ужина. Все разговоры совершенно прекратились, как случается всегда, когда наконец предаются занятию дельному. Хотя почтмейстер был очень порядочный человек. Все чиновники были довольны приездом нового лица. Губернатор об нем изъяснился, что он скоро погрузился весь в жару, в поту, как будто несколько подумать. — Погодите, я скажу барыне, — произнесла она и минуты через две уже — сорок с лишком лет, но, благодари бога, до сих пор носится. Ахти, сколько у каждого из них были или низко подстрижены, или прилизаны, а черты лица больше закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы! толстые умеют лучше на этом диване. Эй.

Манилов. — Да ведь с ним поговорить об одном очень нужном деле. — В пяти верстах. — В пяти верстах! — воскликнул Чичиков и даже сам вышивал иногда по тюлю. Потом отправился к вице-губернатору, потом.